Первым законом, который принял австралийский парламент после получения независимости, был закон об эмиграции. Так называемый «Закон о белой Австралии». Существо его, думаю, понятно.
Но на всякую старуху есть свой студент. После того, как пал Сингапур, союзники сделали своей базой Австралию. И начали перебрасывать сюда войска. В том числе, естественно, и американские цветные части (в то время — только вспомогательные). Австралийский премьер Джон Кёртин стенал и стучал кулаком по столу, требуя, чтобы американцы уважали австралийские законы, но американская сторона резонно заметила, что японцы—то эти законы точно уважать не будут — и куда более перманентно. Так что Кёртин, в конце концов, сдался.
читать дальшеПоскольку Америка в то время была страной расистской по лысину орла, черные части, естественно, квартировались отдельно и даже клубы им Красный Крест пооткрывал свои. И к полному обалдению американцев обоих цветов, туда немедленно повалил сумчатый народ. Джаз потому что. Настоящий потому что. Негры обнаружили, что их обслуживают в ресторанах. Что им продают в магазинах. Что с ними с удовольствием танцуют белые девушки, а окружающие белые мужчины ничего не имеют против — ну, если конечно не метили туда же сами.
Начались драки между белыми австралийцами и американской военной полицией — из—за негров.
Типичная картинка — заходят черные солдаты в увольнительной в бар, где—нибудь в Южном Брисбене или Таунсвилле. Им, естественно, наливают. Они сидят себе. Приходит военная полиция и начинает их выдворять. Если в зале только гражданские, может выйти по—разному. Если есть австралийские солдаты — будет драка. Если кто—то из негров с девушкой — драка будет в любом случае.
Негритянскую бейсбольную команду в том же Брисбене пригласили играть с городской. Американский комендант пробил крышу. Городские власти не поняли, в чем дело. Матч состоялся.
С местными жителями пытались объясняться — мол, ну если бы к вам зашел местный черный, абориген, вы бы ему стали наливать пива…
Стандартный ответ: «Если он в форме? Да конечно. И первую кружку за счет заведения».
Вот тут до американского командования начало доходить. Австралийцы были не менее предвзяты и предубеждены, чем белые американцы. Только у них граница не там проходила. Говорит на твоем языке, выбрал жить в твоей культуре, пошел добровольцем воевать на твоей стороне — значит свой. Может, и не первого сорта свой, может, дочку за него и не станешь выдавать — но и соседу, если он вдруг выдаст, ничего дурного не скажешь — его дело.
У американцев беда, им colour line размывают — а австралийское правительство на все жалобы отвечает «Мы вас, ребята, предупреждали. Теперь как хотите, мы наших граждан переделывать не собираемся, да и не можем».
В общем, так и продолжалась эта свистопляска до конца войны. Что в Австралии, что на островах. Причем, австралийцы в упор не понимали, из—за чего сыр—бор — как можно не числить в своих тех, кого позвал с собой воевать? А аргумент о белой расе на них не действовал — они—то принадлежность по поведению считали.
Причем, ведь расистской страной была Австралия. И аборигены гражданами не были — чтобы гражданином стать, абориген должен был из общины выйти и клятву в том дать (и поручителя найти, не забудем). Но, вот, не сошлись диаметром.